Наверх
ника, 59 - 23 апреля 2012 11:26
Все
Отредактировано:23.04.12 11:36
С той же грядки профессиональные байки проституток, где есть изнасилование, желательно близким родственником, изгнание из дома, нищета, куча больных нахлебников типа парализованного братика и сумасшедшей мамаши на фоне непохороненной надежды на честную жизнь и любовь. Ими веками с неизменным успехом кормят любопытных клиентов. А еще оттуда же дежурные басни о кинозолушке, которые заучено отскакивали когда-то от сахарных зубов советских инженю. В них всклокоченный режиссер отсматривал километры пленки с мажорными кандидатками на роль главной героини: “не то, все не то!”. И вдруг на заднем плане мелькало случайное личико. Кто такая? Откуда? А хер…пардон, хрен ее знает. “ Найти, доставить, всех уволю!”- вопил режиссер. Ассистенты прыскали в рассыпную, пядь за пядью прочесывали леса, поля и реки и, наконец, на какой-нибудь ферме выуживали из-под коровы ( читай, из-под рассеянного маэстро) будущую звезду в платке и навозе. Она отнекивалась и ссылалась на недодоенных буренок, пока помощник режиссера не обещал лично заменить ее на трудовом фронте до конца съемок. Девушка оказывалась мичуринским миксом Маньяни и Монро, выходила замуж за своего творца и отдавала международную премию за лучшую женскую роль в фонд родного колхоза. Где, улыбаясь, висел на аллее передовиков помреж. Я, например, в этот сироп верила. И вплоть до десятого класса на каждых школьных каникулах утюжила часами Невский проспект, где постоянно что-то снимали. Обычно историческое. Лакеи откидывали подножку, распахивали дверцу кареты и оттуда раз двадцать подряд появлялась какая-нибудь фаворитка в бальном бархате и сиянии плеч. Я протискивалась в первые ряды зевак. Но, несмотря на отрепетированные перед зеркалом загадочные мины ( рот полуоткрыт, глаза заведены), на меня никто не обращал внимания, кроме сердобольных петербургских старушек “ деточка, тебе плохо?”. Вопреки безуспешному личному опыту, я уважаю чужие сказки и презумпцию невиновности. Особенно, когда результат, как в нашем случае, на лицо: в декабре 1804 года император Франции Наполеон 1( 1769 г.рожд.) собственноручно одел корону на голову своей супруге Жозефине Богарнэ, в девичестве Мари Жозеф Роз Ташер де ла Пажери. - Прическу не помни, - не утерпела Жозефина. Ну не нахалка ли? Ее, потаскушку, которая сделала муженька королем оленей, о чем он, между прочим был информирован не хуже ее камеристки. . Ее, старую кошелку, вынужденную то и дело имитировать приступы кашля, чтобы оправдать багрянец от климактерических приливов. Ее, оборванку, чье приданое составляли платье из занавески, две косынки, семь вилок и пропасть долгов. С зубами, изъеденными сахарным тростником Мартиники. С кругозором и замашками модистки из предместья. Лгунью, комедиантку, тусовщицу – ее, вот такую вот, непонятно за что любили, прощали, осыпали золотым дождем. И не абы кто - первый в истории человечества завоеватель, который сумел стать кумиром даже для покоренных народов. А она, вместо того, чтобы денно и нощно молиться на него, еще, понимаете ли, фыркала! Любая принцесса крови обрилась бы налысо за такую корону и легла бы костьми под такого мужика. Все верно. А теперь сменим прокурорский мундир на мантию адвоката. Кого выбрал для первого урока любви юный лейтенант Бонапарт? Проститутку. Он, чистоплюй, “ более, чем кто-либо, чувствующий отвращение к этому ремеслу”, который “ считал себя загрязненным одним только взглядом уличной девки”. Почему? Чем отличалась маленькая шлюшка, без колебаний снятая им на Пале-Рояль, от своих товарок? В ней не было ни грамма вульгарной фальши профессионалки. “ Это сочетание меня поразило, - записал в дневнике восемнадцатилетний Бонапарт,- вот та, которая мне нужна”. И не ошибся. Комбинация распутства с милой естественностью поведения оказалось для привередливого девственника тем, что доктор прописал. На Жозефине оба эти качества сидели как влитые. Как обращались до мадам Богарнэ с корсиканским выскочкой шикарные, но недальновидные парижанки? Ехидно лорнировали неухоженного недомерка в стоптанных сапогах и с эскортом из двух голодных адъютантов: - Вы к нам из бивуака, генерал? Он не владел салонным искусством злословия и болтовни, принимал мушки за настоящие родинки и из всех приемов обольщения знал один-единственный – женитьбу. То есть был смешон. В куртуазном Париже эпохи пудры, пряжек и Локло это равнялось публичной кастрации. С той разницей, что кастрат, благодаря эксцентричному капризу какой-нибудь законодательницы сексульной моды, мог стать сезонным писком будуаров. Объект насмешек – никогда. Мужское самолюбие Наполеона было исколото, как чучело на учебном плацу. А эта стройная креолка цвета шоколада, затканная с ног до головы фиалками, окруженная знаменитостями, не оттолкнула неотесанного ратника, а помахала с пуфика рукой и гутаперчивым язычком зализала порезы. Корсар капитулировал.
Добавить комментарий
Комментарии: 0
|